События, описанные в книге, не могут оставить читателя безразличным. Карельский фронт, ранения, финский плен, побеги, штрафные лагеря, бригадиры и старосты, купающиеся в крови, - как все это мог пережить вчерашний школьник? Подлинные географические названия, имена и даты превращают повесть в уникальный исторический документ.
Отец не любил говорить о войне. В ответ на расспросы становился молчаливым, угрюмым и раздражительным. Смотря фильмы о войне, приговаривал: «Не так. Все не так. Все не так». Его фронтовой друг, Евгений Смирнов, не раз бывал у нас дома. Мне, ребенку, было странно видеть, как двое взрослых мужчин тихо плачут на кухне. Я знал, что мешать им нельзя. Отца звали Илья Агулянский. Ушел добровольцем на фронт, когда ему исполнилось 17. Дивизия Народного ополчения попала в окружение на Карельском фронте. Прорываясь к своим, почти полностью погибла. После очередного боя отец очнулся с ранением живота и ноги в повозке везущей его в финский плен. Жизнь уносит нас вперед к новым берегам. Уже став офицером военно-морского флота Израиля и отцом солдата, я могу представить себе, что значит в 17 лет раненым оказаться в плену, вдали от дома, своей воинской части, в руках пьяных охранников и купающихся в крови бригадиров и старост, без малейшей возможности отправить весточку родным. Эту страшную история я впервые пропустил через себя, печатая отцовские воспоминания под диктовку. Мемуары не были опубликованы. Издательства отфутболивали рукопись. Писать о войне с Финляндией почему-то было нельзя. А сам отец не мог дальше работать над текстом, вновь и вновь возвращаясь к картинам ада. Только через сорок лет я счел себя в праве литературно обработать и издать этот материал. Книга так и называется: «Я был в финском плену». Я был в Финляндии на том самом месте, откуда отец с товарищами совершили побег.
«Бежали внезапно, не сговариваясь. Спрятались за кустами, осмотрелись и рванули на восток. Бежали долго, молча, боясь обернуться. Ранняя мошкара налетела, забираясь под шинели, в рот и уши.
- Стой! Бросай оружие! Стрелять буду! – послышалось за спиной.
Цепь в серых шинелях двигалась на нас. Щелкнули затворы. Грянули выстрелы.
Обернувшись, я увидел лицо пожилого солдата. Мгновения хватило - почувствовать: он потрясен видом изможденных беглецов в разодранных красноармейских шинелях.
Мы отчаянно бежали вперед. Ноги стали вязнуть в болоте. Зловонная жижа клеилась к ботинкам. Кочки стали попадаться реже. Впереди покачивалась пузырящаяся топь.
- Сейс! Суо этемпяя! – послышалось за спиной. Мы поняли: стойте, впереди болото.
Остановились. Болото мгновенно засосало по колено. Подбежавшие финны схватили нас с Агеевым и вытащили на большую кочку. Рослый солдат снял с пояса толстую веревку, сделал петлю и бросил Ананьеву. Петля упала, коснувшись плеча узника, погрузившегося уже по грудь. Коричневая каша кровожадно булькала вокруг.
- Ота! Ота (хватай) – кричали финны.
Он отрицательно мотнул головой. Теперь сибиряк был абсолютно свободным».